«В Татарстане Шаймиев сделал ставку не на человека-тряпку, не имеющего качеств лидера, а реально выбрал лучшего. Хотелось бы, чтобы и Владимир Владимирович не ошибся с выбором преемника», — такое пожелание высказал руководитель «Политической экспертной группы» Константин Калачев в ходе интернет-конференции с читателями «БИЗНЕС Online». Политтехнолог назвал имена тех, кто спровоцировал нынешние митинги в Москве, и объяснил, почему нарастает разочарование Путиным.
«Коренных москвичей раздражает, когда по третьему разу меняют бордюры и асфальт во дворе»
— Константин Эдуардович, вы изнутри видите, что происходит в Москве. Кто выходит на митинги протеста — это всколыхнулись обыкновенные граждане или какие-то маргиналы? А, может, просто молодежь тусуется?
— Некоторые мои коллеги считают, что это демонстрация процесса созревания городского среднего класса, а кто-то пытается всё свалить на профессиональных протестующих, на маргиналов и молодежь. Я сам был на последнем митинге (10 августа на проспекте Сахарова — прим. ред.) и могу сказать, что люди там были очень разные: и городские сумасшедшие, и солидные серьезные люди, явно представители того самого среднего класса, много было и молодежи. Я читал мнение разных экспертов, одни, как Глеб Павловский, говорили, что как никогда вышло много людей зрелых, старше 30 лет, а кто-то, наоборот, делал упор на том, что там присутствовало достаточно большое количество молодежи.
Я думаю, протест в Москве объединяет многих, практически задействованы все слои общества. Если посмотреть на состав последнего митинга, на котором было около 50 тысяч человек, то можно сказать, что там были представлены все слои московского общества: и люди культуры, и бизнесмены, и студенты, и, наверняка, бюджетники. Но мне кажется, что каждый выходит со своими проблемами.
— То есть выборы — это просто повод выразить свое недовольство чем-то?
— Для некоторых людей, безусловно, это так. Накопилось раздражение. Кто-то выступил в защиту избирательных прав, а для кого-то это просто повод заявить о себе во весь голос, потому что есть накопившееся раздражение, которое надо каким-то образом излить.
— Раздражение федеральной властью или конкретно мэром Москвы Собяниным?
— В большей степени все-таки федеральной властью, я думаю. У Собянина, конечно, есть недоброжелатели, в социальных сетях есть группа «Я против нового срока Собянина». Последний всплеск эмоций против Собянина был по теме реновации. Я был в числе тех людей, которые организовывали митинг против реновации, потому что сам живу в пятиэтажной «сталинке», и был последним, кто правил резолюцию того митинга. После того, как тему реновации Собянин отыграл в свою пользу — из принудительного мероприятия реновация превратилась в добровольную, хорошо разрекламированную, убедительную — общественное мнение качнулось в сторону ее полезности и нужности. А мы боялись, что она будет недобровольной. Как только все сомнения по этому поводу были сняты, тема сама собой закрылась. Мне кажется, с того момента Собянин стал смотреть немножко по-другому на происходящее. Кампания информирования москвичей о работе мэрии в последние годы была весьма эффектной и эффективной, и рейтинг главы города в Москве рос. Говорят, что Собянин якобы непопулярен, но это не так: рейтинг его рос и дорос до 60 процентов и выше.
— По федеральным телеканалам показывают, как Собянин практически каждый день открывает новые дорожные развязки… Чем он может раздражать?
— Да, открывает развязки, станции метро, но некоторых раздражает, когда асфальт зимний меняют на асфальт летний и наоборот, когда по третьему разу меняют бордюры и асфальт во дворе. Но это раздражает в основном коренных москвичей, а не приехавших из других городов, где асфальт не меняют десятилетиями. Поэтому активность Собянина у большинства вызывает одобрение, она идет ему в плюс, и он им люб. Старые москвичи имеют претензии по поводу отношения к историческому наследию, уважения к историческому облику города, но они в меньшинстве.
Самое интересное, что нынешнего протеста могло и не быть, потому что мэрия выходила на выборы в Мосгордуму с хорошими позициями. Стоило всего лишь провести кампанию брендированную, единороссам не скрывать, что они единороссы, а выдвигаться от имени партии, потому что на самом деле у «Единой России» в Москве есть своя группа поддержки. Команде Собянина надо было продвигать людей, которые способны решать вместе с властью вопросы благоустройства, повышения комфортности среды, поскольку, по мнению граждан, депутаты Мосгордумы должны заниматься не столько вопросами законотворчества, сколько благоустройством — скамейки, детские площадки, дворы и т. д. Если бы построили кампанию на общей стратегии, если бы она была как бы сшитой, я думаю, многих проблем можно было избежать.
Но в Москве поменяли политический менеджмент: госпожу Ракову, которая занималась выборами, перевели на «социалку», а выборами стала заниматься фигура без политического опыта, без опыта ведения выборных кампаний — Наталья Сергунина, и ей надавали неправильных советов. Мне кажется, отсутствие единой концепции в этой выборной кампании и наличие страхов, связанных с возможностью избрания кандидатов от оппозиции, сыграли свою отрицательную роль. Думаю, многие кандидаты от оппозиции, выдвинутые в том или ином округе, шансов на победу не имели, но их скопом записали в несистемную.
Вообще интересно смотреть, как менялось понятие «несистемной оппозиции»: сначала несистемной были нацболы, РНЕ (Русское национальное единство — ред.), потом несистемными стали либералы, а сейчас в несистемную записывают всех тех, кто идет против согласованных кандидатов. Соединили людей, которых в другой ситуации вообще соединить крайне сложно. Сама оппозиция внутренне раздроблена, и тут вдруг всех этих людей сумели объединить в единый фронт.
— То есть власти Москвы сами себе создали сильного врага?
— Да, сами себе создали врага на пустом, как мне кажется, месте.
«Когда политический менеджмент совершает ошибки, на передний план выступают силовики»
— Вы считаете, что протестные выступления вызваны ошибкой мэрии Москвы, что это не сверху выстроенная конструкция?
— Да, источники, близкие к Кремлю, через газету «Ведомости» говорят о том, что несистемную оппозицию нельзя допускать к выборам, потому что тем самым повышается ее статус. Но таким образом они признают, что у нас разные требования к кандидатам в зависимости от их политической позиции, что перед законом не все равны, есть кто-то «ровнее». Понятно, что какие-то фигуры заведомо не были приемлемы, но тут произошло наложение: кто-то был неприемлем для администрации президента, кто-то — для мэрии, а кто-то оказался неприемлемым даже на уровне ниже — префектуры управ, округов. Проще говоря, вся эта история, в большей степени, аппаратная. Ведь за результат выборов кто-то отвечает, и никто не хочет быть виновным в «неправильных» итогах. Если ты не уверен в своем кандидате, в его штабе и концепции кампании, то самый простой способ снять все проблемы — это не допустить сильных конкурентов на выборы. Но это как раз и странно.
— Почему?
— Если рейтинг Собянина был так высок, то кампанию по выборам в Мосгордуму можно было делать как продолжение кампании выборов мэра — с теми же самыми лозунгами, смыслами, идеями, темами. Например, во время «мэрской» кампании была популяризация программы «Мой район», я сам принимал участие в ее презентациях и видел, как кампания Собянина внутренне стройна и логична. И было ясно, что все это можно было продолжить и продлить. К примеру, ту же программу «Район» можно было отдать кандидатам в Мосгородуму от мэрии. Все наработки, которые решали проблемы горожан, можно было привязать к конкретным кандидатам. Условно говоря, кандидат ставит проблему, а управа выражает готовность ее решать. Ведь главное, что играет роль на региональных и муниципальных выборах, — это полезность кандидата в широком смысле: чем данный человек может быть полезен мне как избирателю. А полезность, в том числе, предполагает способность сотрудничать с властью, использовать ресурсы взаимодействия. И в этом смысле можно было построить красивую выборную кампанию. Но в мэрии этот процесс возглавили новые люди, они понаделали ошибок, и в какой-то момент пришлось вмешиваться администрации президента.
— Но есть версия, что вся эта история — антисобянинская, удар по его амбициям как одного из кандидатов в преемники Путина.
— Эта версия появилась позже. Как известно, если не можешь остановить процесс, надо его возглавить, использовать. Нет худа без добра. Думаю, было желание противников Собянина эту заваруху направить против него, и многие уже потирали руки. На самом деле, действительно, свой рейтинг Собянин сжигает на костре лояльности, его политический вес в итоге всей этой истории уменьшился. И некоторые мои коллеги привязывают эту историю к теме трансфера власти, поскольку есть те, кто хотел бы видеть Собянина преемником Владимира Владимировича.
— Вам не кажется, что системные либералы из всей этой московской истории выходят с большими репутационными потерями?
— И Собянин, и системные либералы несут большие потери. Дело в том, что когда политический менеджмент заканчивается, вакуум заполняют силовики. Это претензия не только к московской мэрии, но и ко всем тем людям, которые занимаются модерацией внутренней политики в администрации президента, потому что они тоже в какой-то момент ситуацию упустили. Способность прогнозировать в этот раз почему-то не сработала. Совершенно очевидно, что недооценили масштаб недовольства. Даже что касается последнего митинга: мало кто ожидал, что будет 50 тысяч человек, думали тысяч 20, а не больше. Когда политический менеджмент совершает ошибки, на передний план выступают силовики. Но силовики не отвечают за результат выборов, а только демонстрируют свою решительность в отношении протестующих. Силовики не могут сбить протестное настроение, а только пресечь протестное действие.
Но, как мы знаем, между протестным настроением и протестным действием есть дистанция большого размера. Человек может быть настроен негативно, но на площадь не пойдет, потому что есть риски: заметут, оштрафуют, будут проблемы на работе. И самая простая форма протеста для такого человека — это протестное голосование. Так вот, количество людей, которые достанут «фигу» на избирательных участках в Москве, в ходе этой истории выросло в разы. Это абсолютно и безусловно! Начнем с того, что люди не любят избыточность насилия и жестокости. Кто у нас электоральная опора власти? Женщины среднего и старшего возраста. И как они относятся к тому, что молодых людей разгоняют с использованием спецсредств? Конечно, отрицательно!
«Московские протестные выступления — генеральная репетиция 2012 года»
- Чем закончатся нынешние московские протесты, как считаете? Затихнут сами собой?
— Думаю, закончатся ничем. Я так думаю, Сергей Митрохин из «Яблока» выйдет на выборы и победит: у него слабые конкуренты, потому что он устраивает мэрию. Но я говорил и говорю, что эти московские протестные выступления — только первый звоночек, генеральная репетиция перед тем, что может случиться в 2021 году (выборы депутатов в Госдуму РФ — прим. ред.). Вполне возможно, что в 2021 году мы получим новую систему избрания в Госдуму, и количество одномандатников может быть увеличено — не 50 на 50, а 75 на 25 процентов. И представьте себе ситуацию, когда по всей стране кандидатам-одномандатникам начнут отказывать в регистрации…
— Какие советы вы дали бы властям как политтехнолог, чтобы они избежали ошибок во время выборов 2021 года?
— Можно было бы и на выборах в Мосгордуму все исправить, если все перевести в позитивное и практическое русло, с понятными обещаниями.
— Вот двор, вот скамейка, вот дорога?
— Да, именно так. Двор как единица политического пространства, так говорит Вячеслав Володин. Что касается следующих выборов, то ясно, что в условиях снижения рейтинга «Единой России» нужно пытаться эту проблему решить, меняя правила. Хотя на разных территориях это по-разному, например, в Татарстане «Единая Россия» позиционируется и воспринимается как партия полезных дел, и здесь ее рейтинг выше, чем среднероссийский. Где-то партия вызывает раздражение, а где-то не вызывает. Но если она теряет популярность, то почему бы не вернуть блоки и не растворить партию власти в блоке с Общероссийским народным фронтом, с кем-то еще? То есть перезагрузить через широкую коалицию. Это первое. Второе — а что мешает «Единой России» выдвигать на федеральный уровень популярные инициативы? В принципе, можно те или иные популярные решения от исполнительной власти передать партии. Те популярные инициативы, которые потом исполнительная власть поддержит.
— Например, отменить пенсионную реформу…
— Ну, с этим сложно. Но можно было бы подумать, на каких темах реально поднять рейтинг «Единой России» в достаточно короткие сроки. И отношение к самой партии надо менять, она время от времени должна удивлять, делать исключение из правил. К сожалению, партия лишена субъектности.
Есть серьезные опасения, что следующие выборы в Госдуму могут породить новую Болотную, поэтому уже сейчас на Москве отрабатываются определенные технологии того, как гасить протест. Но мне кажется, что проще не допускать его. Но, может быть, кому-то даже удобны протесты: создать образ врага и всё валить на пятую колонну, на внешнее вмешательство.
«Единой России» надо избавится от клейма «партия чиновников»
— Как вы считаете, почему «Единая Россия» себя настолько дискредитировала? Не тем ли, что все чиновники вошли в партию, а народ-то традиционно чиновников не любит?
— Да, главное, что не сделала партия и что нужно было сделать, — это уйти от клейма «партия чиновников». Надо было работать с другими социальными группами, давать больше самостоятельности региональным отделениям. В «Единой России» весьма много приличных людей. Я сам работал в ЦИК «Единой России», ездил по России и видел состояние дел в разных региональных отделениях. Там много искренних людей, которые хотят быть полезными обществу, для которых членство в партии — это часть общественного служения, которые пришли в партию не из-за карьеры, а для решения волнующих людей проблем. Например, в Татарстане именно «Единая Россия» запустила программу «Наш двор». Если партия делает что-то полезное, то кто может быть против?
Вторая проблема «Единой России» связана с тем, что партия большая, и, естественно, иногда на слуху не те, кто мог бы поднять рейтинг партии, а совсем наоборот. Надо было давно остановить одиозных людей, которых стали ассоциировать с единороссами. На самом деле в партии много интересных, умных, достойных людей, но почему-то очень часто был слышен голос самых одиозных и странных людей, которые появлялись на всех ток-шоу и круглых столах. Проблема спикеров партии, мне кажется, не очень эффективно решалась. Вместо того, чтобы давать трибуну тем, кто будет вызывать у людей уважение, делают наоборот. Например, я знаю депутата Госдумы Ольгу Баталину. Умнейший и милейший человек, но кто больше известен как лицо партии «Единая Россия» — Баталина или Яровая? Думаю, Ирина Яровая, которая у людей вызывает неоднозначное отношение. И возникает вопрос: а почему так?
— И как вы сами отвечаете на этот вопрос?
— Мне кажется, проблема была в том, что очень долгое время партия полагалась на рейтинг Путина. Когда мы проводили фокус-группы, люди так отвечали на вопрос, почему они голосуют за «Единую Россия»: первое — потому что это партия Путина, второе — потому что они много делают, третье — потому что они хоть что-то делают, четвертое — потому что остальные еще хуже. А сегодня Путин фактически перестал делиться с партией своим рейтингом. Сегодня лидер партии — Дмитрий Медведев, а Путин — над партией. В какой-то момент он перестал ассоциировать себя с партией, а когда-то ведь был лидером ее списка. Рейтинг Путина перестал передаваться «Единой России» еще и потому, что экономическая ситуация в стране плохая, качество жизни идет вниз.
Самую большою проблему власти получили после недавней президентской кампании, когда кто-то придумал вложить в уста президента слово «прорыв». Но на самом деле наш президент — сторонник эволюционного развития, а «прорыв» и подобное — это вообще не из его лексикона. Накачивали высокие ожидания, что вот сейчас Владимир Владимирович возьмется за повестку развития.
— Страна сделает рывок, и мы заживем…
— Да, все ждали, что Путин несколько уменьшит свое участие в международных делах и примется за решение внутренних проблем, реализуя повестку развития. После выборов президента все ждали, что хуже точно не будет, а, может быть, будет лучше. А тут вдруг раз — и пенсионная реформа! Как ответ на всё. Нежданно-негаданно вместо российского прорыва — пенсионная реформа. Ошибка в том, что порой очень высоко поднимают планку ожидания, в том числе в регионах. Но если нет реальных дел, не спасет PR-отдел… Обещал — делай! А когда планка ожиданий поднимается до максимума, а потом вдруг эти планы рассыпаются в столкновении с реальной жизнью, наступает разочарование.
Я знаю очень многих губернаторов, которые слишком много обещали, не соразмеряя с возможностями, с ресурсами, исходя из лучших прогнозов. Кто мог подумать, что случится обвал рубля или еще что-то? Например, Калуга строила-строила автомобильный кластер, а после 2014 года эти предприятия долгое время не работали. И получилось так, что всё, что делал местный губернатор Артамонов, вдруг повисло в воздухе. Естественно, это бьет по авторитету.
В этом смысле мне симпатичен опыт Татарстана, где больше делают, чем говорят. У вас действительно виден прогресс и поступательное развитие. Приезжаешь к вам и опять видишь новое. Разеваешь рот и восхищаешься, потому что Казань — самый благоустроенный город страны, безусловно. Нам показали ваше учреждение здравоохранения — горбольницу № 7. Я бывал в лучшей московской больнице — Боткинской, так в Казани больница круче! У вас медицина круче, чем московская.
«Наши протестующие по-прежнему аппелируют к власти»
— В каких регионах по стране наиболее активные протестные настроения — там, где местной властью недовольны, или где сформировано гражданское общество?
— Я думаю, что есть два фактора, первый из которых — недовольство региональной властью. Например, в Забайкалье, одном из самых депрессивных регионов, протест имеет социальные и экономические корни. А, например, в Архангельске катализатором становится тема мусора. Думаю, есть раздражение на тех губернаторов, которых им направляли. Низкая эффективность работы региональной власти, непопулярность руководителя отражаются на протестных настроениях.
Но это общефедеральный тренд — вследствие несменяемости власти, вследствие отсутствия экономического роста, ухудшения качества жизни. Социология показывает, что снижается количество людей, которые позитивно думают о своем будущем. Те люди, которые связывали лучшую жизнь со своим будущим, переходят в разряд пессимистов. Люди же сравнивают сегодняшнюю свою жизнь не с 90-ми, а с «тучными» годами, когда они могли себе многое позволить, например, чаще путешествовать. Понятно, что в условиях снижения доходов населения тема бедности, тема разрыва между богатыми и бедными становится реальным раздражителем, и люди начинают задавать те вопросы, которые раньше не задавали.
— Как думаете, майдан в России возможен, или нас только пугают этим, чтобы не митинговали?(Айрат Зиганшин)
— Мне кажется, что сравнение России и Украины вообще не корректно. Во-первых, у украинцев и россиян совершенно разная политическая культура. Во-вторых, майдан был во время раскола политической элиты Украины, и были люди, которые использовали протестную активность в своих целях. В-третьих, наши протестующие ведут себя очень сдержанно, культурно и интеллигентно: витрины не бьют, машины не переворачивают, покрышки не жгут. И, самое главное, наши протестующие по-прежнему апеллируют к власти. Вопрос о смене власти не ставился, а речь шла о том, чтобы власть услышала голос меньшинства, чтобы меньшинство получило возможность представительства. Так или иначе, верховным арбитром здесь является власть. Если говорить о содержании лозунгов и требований, то нет абсолютно никакого сравнения с тем, что было на майдане.
«Президентские выборы-2018 уже были лишними для Путина»
— Если вы говорите, что к 2021 году протестные настроения будут только расти, то чего же ожидать нам к 2024 году?
— Считаю, что политику, как и спортсмену, надо уходить на пике формы. И очень важно обеспечить преемственность власти.
— Когда у Путина был пик формы?
— Я сейчас скажу, может быть, крамольную вещь… Мне кажется, последние президентские выборы были лишними для Путина, потому что ничего нового он предложить уже не мог. А тема «прорыва» сработала плохо, потому что прорыв у нас не ассоциируется с Медведевым, с этим правительством. Если уж был анонсирован прорыв, то что нужно было сделать?
— Кардинально поменять команду.
— Конечно! Перетряхнуть, поменять, сделать ставку на молодых и энергичных. Слова и дело в глазах людей очень разошлись, и появились первые сомнения. Недавно один неглупый человек, который является горячим сторонником нашего президента, сказал мне, что срок годности и срок эксплуатации есть у всего, в том числе и у политиков. Если срок эксплуатации подходит к концу, то… Да, рейтинг Путина по-прежнему высок, но если запрос на перемены растет, то можно самому перемены генерировать, в том числе кадровое обновление и реформу управления. Дмитрий Анатольевич дорог Владимиру Владимировичу как друг, как партнер, который не подвел и вернул кресло президентства. Но проблема в том, что Медведев уже не ассоциируется с возможностью перемен к лучшему. В лучшем случае, будет как есть, а в худшем — станет хуже.
Мне кажется, надо более системно и быстрее менять общественное настроение. Лично я — сторонник эволюционного развития, считаю себя центристом. Я голосовал за Путина, но при этом я понимаю, что нужны новации, нужна реальная модернизация страны, реальные реформы многих сфер жизни общества. Надо избавляться от большого количества отжившего. А что мы видим вместо этого?
Например, тема регионального развития. Регионы должны становиться лучше, но их лишили прав и возможностей. Где морковка, а не кнут? Где поощрение передовиков? Нет, вместо этого — спасение утопающих, вечное затыкание дыр. Что такое идеальный руководитель? Идеальный руководитель — это драйвер развития, лоббист и защитник интересов тех, кто за него голосовал. К тому, что Путин защищает интересы России на международной сцене, можно по-разному относиться. Но что касается развития, то Путин был драйвером в свой первой и второй срок. Сейчас эта роль утрачивается. Но нет универсальных людей, есть универсальные команды. Должна быть такая команда, чтобы не на словах, а на деле можно было выйти на необходимые темпы роста.
— Все-таки в чем больше причина: сам Путин устал, или команда подводит?
— Мне кажется, и то и другое. Команда, конечно, его подводит зачастую. И надо понимать, что есть круг людей, которые создают Путину «картину мира». Есть Россия как она есть, а есть Россия в радиусе полутора километров вокруг Путина, где бы он ни находился. Если он приедет в Забайкалье, то в радиусе полутора километров будет другое Забайкалье.
— Вам и в Казани показали лучшую больницу, хотя у нас и другие есть…
— Но у меня же есть глаза. Был такой замечательный случай, когда я был в Казани несколько лет назад. Мы ездили по городу с водителем, я восторгался вслух: боже, как у вас здесь все хорошо! Видимо, водителю это надоело, и он сказал: «Давайте я покажу вам другую Казань». И повез нас в какие-то трущобы, показывать изнанку Казани: «Вот смотрите — здесь дороги нет, здесь света нет…». Но то, что он показал, во-первых, было не так страшно, как можно было бы представить, во-вторых, до этого места нам пришлось долго-долго ехать, то есть это не было типичным. Но я много езжу по регионам и могу сказать, что даже этот ваш плохой район выглядел лучше, чем лучшие районы некоторых городов России…
Так что, я думаю, что повестка развития, которую так активно прокачивали, не получила, к сожалению, каких-то адекватных решений на федеральном уровне. Остается надежда на регионы, что они как-то спасут положение дел. Но в регионах все происходит очень и очень по-разному. Страна большая, и есть регионы, где социальное самочувствие практически не упало, где нет значимых поводов для протестов, где власть чувствует себя по-прежнему вполне уверенно и комфортно, а проблемы жителей региона решаются неплохо. В пример можно привести Тюмень, Ненецкий автономный округ, ХМАО…
— Где нефть есть…
— Да, где нефть есть.
— Но чья заслуга в процветании этих регионов — природы или местной власти?
— Есть регионы, где нефти нет, но тоже все выглядит весьма прилично, например, Белгородская область. Но есть регионы, где даже при наличии нефти из-за субъективного фактора нет ожидаемого развития. Вот взять Башкирию. Я на днях в своем «Инстаграме» разместил фотографию Казани, и знакомый журналист из Башкирии пишет: «Опять у татар всё лучше: у нас — дождь, у них — солнце»… А ведь в начале 90-х Уфа выглядела намного привлекательнее Казани. Но поломали линию преемственности, и в республике были не самые лучшие руководители, которые не смогли отстоять интересы региона. Стартовые позиции Башкортостана были не хуже Татарстана, но результат совершенно разный.
— То есть преемственность власти — это хорошо?
— Хорошо. Какие есть еще претензии к федеральному центру? Я же вижу нынешних назначенцев…
—…молодых технократов…
— …которым надо еще учиться и учиться. А их учат прыгать со скалы, вместо того, чтобы учить общаться с населением. У них нет ни политического, ни жизненного опыта, они не знают, как выстраивать коммуникацию. Многие из них могут воспринимать работу в регионе как ссылку или пересидку: да, я поехал, а потом меня заберут в федеральный центр.
— Как вас понять: вы сказали, что в обществе есть запрос на новые лица, на молодых и современных, и в то же время критикуете назначенцев Путина?
— Мне кажется, что конкурсный отбор должен быть построен на других принципах. Я бы, наоборот, дисквалифицировал того, кто спрыгнул со скалы на тренинге, потому что руководитель должен быть осторожным, он должен взвешивать риски.
— Вы приветствуете преемственность власти, выходит, варяги в кресле губернатора — это плохо? Или от человека зависит?
— Везде по-разному, например, где-то нужно сломать круговую поруку, местную клановость. Но чаще всего варяг — это плохо.
«Политическая элита морально устарела»
— Как вы считаете, нынешние московские протесты дадут нам новых лидеров федерального уровня со стороны оппозиции? К примеру, говорят, что Юрий Дудь мог бы пойти по сценарию Владимира Зеленского.
— Могли бы появиться лидеры из рядов не политиков. Вся наша политическая элита морально устарела, она ассоциируется с 90-ми годами и себя уже изжила. Нужна новая кровь, причем люди состоявшиеся, успешные и не профессиональные политики. Юрий Дудь может быть куда интересней, чем, например, Митрохин.
— Но в России мог бы появиться свой Зеленский?
— Для этого нужно иметь возможность показывать на самом популярном телеканале сериал про будущее власти. Чего у нас не будет по определению. Но если Зеленский справится, этот эксперимент будет очень интересен, потому что в Киеве идет полная перезагрузка политической элиты. Посмотрим, к чему она приведет.
А что касается новых и молодых у нас, то, во-первых, выборы должны быть безусловно конкурентными. Ну, какие риски на региональных и муниципальных выборах, где вообще не стоит вопрос о лояльности Путину? Кстати, большинство кандидатов, которым отказали в регистрации в Москве, по-настоящему политиками стали вот только сейчас. Например, Кирилл Гончаров из «Яблока». Разве он был замечен как ярый критик Путина? Нет, вполне себе умеренных взглядов молодой человек, ничего плохого про президента не говорил. Но поскольку он выдвигался там, где был кандидат от власти, то он уже несистемный оппозиционер. В чем были риски? Пусть бы шла реальная борьба, это же не выборы Государственной думы, не выборы президента. Мне кажется, страхи были во многом надуманы. Если говорить о социальных лифтах, то молодым людям надо дать возможность реализовывать себя, в том числе, и через выборы. Выборы не должны быть инструментом консервации, они должны быть инструментом перемен, они должны давать шанс самым активным. Это первое.
— Вот только когда это поймут власти? Даже если Элла Памфилова бьется за честные выборы,на местах-то делают так, как хотят…
— Да, в регионах действуют из местечковых интересов. А второе по поводу обновления власти — оно идет. У меня у самого супруга — первый заместитель руководителя администрации Московской области, а ей всего 33 года. Я взял на себя домашние дела, сижу с детьми, позволяя ей делать карьеру. Может человек в 33 года быть эффективным чиновником? Может, безусловно! Более того — именно в 33 года он будет эффективным, а не в 60 лет.
«В выборах должен быть элемент неожиданности»
— У вас есть рецепт, как вернуть доверие народа к выборам? Похоже, сегодня даже честному подсчету голосов (если таковой где-то и будет) не поверят. (Дамир)
— В выборах должен быть элемент неожиданности. До тех пор, пока они будут абсолютно предсказуемы, будет недоверие к процедуре вообще и подсчету голосов в частности.
— Наверное, люди могут поверить в результаты выборов, когда единороссы проиграют на всех участках…
— Да хотя бы на одном или двух участках! Конечно, можно поднимать доверие к выборам и техническими средствами: видеонаблюдение, корпус наблюдателей. Памфилова очень многое сделала для того, чтобы поднять доверие к выборам. Давайте вспомним совсем недавние вещи, например, на выборах в Госдуму участвовали «Яблоко» и «Парнас», а Навальный участвовал в выборах мэра Москвы, и ничего — мир не рухнул. Более того, его участие подстегнуло Собянина. Реально Собянин до и после тех выборов — два разных человека. Он стал больше внимания уделять обратной связи, коммуникации с населением.
— Навального в роли лидера оппозиции многие эксперты не видят, а вы? (Ильгизар)
— Вряд ли он смог бы возглавить оппозицию. Мне кажется, проблема Навального в том, что ему не хватает человеческого обаяния и способности выстраивать широкую коалицию вокруг себя, умения договариваться. Он, может быть, слишком дерзок и груб в отношении тех, кто сегодня не является его сторонником. Можно вспомнить, например, его предложение скармливать политологов львам, потому что кто-то про него плохо сказал. И политологи на него очень обиделись.
— Навальному дипломатии не хватает?
— Да, и еще, мне кажется, ему не хватает мужского обаяния. Россия — женщина, поэтому у политика должно быть мужское обаяние. Глаза Навального выдают в нем человека фанатичного, а у нас таких боятся. Я думаю, он сейчас пробивает стену, а за ним пойдут другие. Он как Иоанн Предтеча, а потом появится настоящий Мессия. Но у власти есть возможность оставаться властью, если она будет отвечать на запросы населения в большей степени, чем оппозиция. Нельзя строить конструкцию только на страхе. Власть должна вызывать уважение. А когда власть показывает свои страхи, свои фобии, уважение к ней падает. Не надо демонстрировать, что вы чего-то боитесь. Чего бы я ждал от нашего президента? Заявления, что в России нет врагов, а есть оппоненты.
— Западных врагов он называет партнерами…
— Это западных. А внутри России есть оппоненты, и это нормально. Не надо воспринимать любого человека, чье мнение расходится с «генеральной линией», как врага народа, как что-то враждебное. Не надо всех грести под одну гребенку. В конце концов, в оппозиции люди не менее патриотичные есть. Другое дело, что у страха глаза велики. Вот все время кивают на Украину. Но Россия — не Украина, мы совершенно другие! Я читал исследования по Украине в 2010-11 годах, и уже тогда был виден раскол общества, майдан можно было предвидеть.
— А Путин говорит, что русские и украинцы — один народ!
— Мы совсем не один народ! У них другие ценности. И политические взгляды, и предпочтения у нас с ними разные. И осмысление истории, и представление о будущем, и отношение к Европе — всё разное.
— В чем конкретно заключается эта разность?
— Настроение людей в центре, на западе и на востоке Украины разительно отличается, то есть отсутствует единая гражданская нация.
— Вследствие того, что Украину «слепили»?
— Я не считаю Украину искусственно созданным государством, но в поисках своей идентичности они обратились в сторону Европы. А Россия, наоборот, говорит о своем особом пути, о своей непохожести, мы — Евразия. Самое смешное в разговоре про Европу то, что, например, в Казани европейского гораздо больше, чем в большинстве городов Украины. То есть можно говорить про Европу, произносить всякие мантры, но при этом быть задворками. А можно ничего не говорить про Европу, но строить вполне европейский комфортный город.
И есть еще одно отличие — русский в большей степени готов ждать. Да, безусловно, украинцы более горячие, более нетерпеливые, даже более нетерпимые. Их отношение к уличным акциям и наше отношение к ним совершенно разное.
«Сказал бы Путину спасибо за то, что он сделал…»
— О чем вы думали, на что рассчитывали, создавая Партию любителей пива? (Михаил Сидоров)
— Я ни о чем не думал, это получилось случайно. Всерьез увлекаться политикой я начал в начале 90-х годов. Баллотировался в Госдуму по списку Партии российского единства и согласия (ПРЕС) Сергея Шахрая. В какой-то момент люди, которые стояли впереди меня по списку, ушли на госслужбу, и меня уже начали поздравлять с избранием депутатом Госдумы. Но Шахрай депутатом меня не видел, потому что не считал достаточно лояльным, не считал своим человеком. Так я пролетел мимо депутатства. А мне в то время было 28 лет, и я пошел пить пиво.
Встретил там своего товарища, с которым вместе служили в армии и потом учились в институте. Он тоже баллотировался, но только в Мосгордуму, и тоже проиграл. Мы пили с ним пиво и ругали свои партии. Я спросил у него: «Дима, а есть в России партия, за которую ты проголосовал бы?» Он ответил: «Такой партии нет, но вот если бы была партия любителей пива, я за нее проголосовал бы». Нет, значит, будет! У меня дома стояли компьютер, я написал информационное сообщение: «В Москве прошел съезд Партии любителей пива…» Мы сидели пили пиво, и тут вдруг по телевизору в программе «Время» сообщают, что в Москве прошел съезд Партии любителей пива. Мы сидим пьем пиво, а нас уже рекламируют!
В то время я был советником одного из самых богатых в то время бизнесменов и заниматься партией не собирался, считая всё это несерьезным. А друг попросил: «Хотя бы устрой мне пресс-конференцию». Назначили место в ресторане, позвали журналистов. Я пришел пораньше, а там уже 14 телекамер, в том числе иностранных. И я понимаю, что тоже хочу славы… Говорю журналистам: «Здравствуйте, я — генеральный секретарь Партии любителей пива, а председатель немного задерживается». И после этого пришлось реально создать партию и ее региональные отделения. Набрали кучу людей. В Татарстане наше отделение возглавлял Дмитрий Михайлин. Но во время выборов в Госдуму даже члены нашей партии не голосовали за партию, и мы набрали 0,5 процента голосов. Это произошло еще и потому, что у меня вообще не было куража, потому что я не понимал, зачем все это мне. К тому же, меня девушка бросила, я был весь в депрессии…
Но потом весь этот опыт стал восприниматься как очень полезный. Я год занимался партийным строительством, с нуля создал организацию, которая дошла до выборов в Госдуму. Я выступал на федеральных каналах между Явлинским и Жириновским. Это был прекрасный тренинг как политтехнолога! И когда партия пролетела мимо Госдумы, я ее закрыл, а накопленный опыт конвертировал — стал политтехнологом.
— Вы считаете, что Путину и в 2018 году уже не надо было выдвигаться на пост президента. Что вы сказали бы Путину, если бы он у вас как у политтехнолога спросил, что ему делать в 2024 году?
— Во-первых, я сказал бы ему спасибо за то, что он сделал. А сделано много. В рейтинге Путина есть две оценки — электоральная и оценка его работы. Так вот, оценка его работы — свыше 60 процентов. То есть люди благодарны ему за то, что уже сделано, но хотят чего-то нового. В этой ситуации надо делать ставку на сильного преемника. Самое худшее, что может случиться, с моей точки зрения, если при определении преемника он сделает ставку на человека, который заведомо будет уступать ему по своим качествам. Считаю, самое плохое — выбрать кого-то, а потом радоваться тому, что он проигрывает в сравнении с тобой.
Вот в Татарстане Шаймиев сделал ставку не на человека-тряпку, не имеющего качеств лидера, а реально выбрал лучшего. Минниханов — сильная личность, хотя и не похож на Шаймиева. Вот хотелось бы, чтобы в России было точно так же: чтобы Владимир Владимирович не ошибся с выбором преемника. Понятно, что все лояльны, пока они от тебя зависят, но, к сожалению, показатель лояльности у нас сегодня ставится во главу угла: самое главное лояльность, а всё остальное не так важно…
— Как считаете, нервно ожидая выбор преемника, элиты не устроят «Форос» для Путина?
— У нас может быть в элитах разное мнение по поводу тех или иных вещей. Понятно, что кто-то из элиты сейчас выступает за усиление силовиков. Я вообще не очень доволен тем, что общество у нас становится кастово-сословным. Есть касты, которые выше всех, но при этом эти люди находятся в элите. Но я не думаю, что наша элита может устроить внутриэлитную войну. Как раз за это я не переживал бы. Другое дело, что есть та часть элиты, которая настроена на модернизацию, и есть те, кто застрял в XIX веке. Владимир Владимирович Путин находится в центре весов. Плохо будет, если при определении преемника он даст возможность усилиться консервативному крылу. Силовики, конечно, могут разгонять митинги, но обеспечить экономический рост они не могут.
Самая важная мысль, которую я хотел донести, заключается в том, что — да, мы сегодня упираемся в тупик, но Путин в свое время реально был ответом на запросы общества. Сегодня все мы немножко Путины, понимаете? Путин — как зеркало, поэтому, предъявляя ему претензии, мы предъявляем их сами себе. Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива… Путин был отражением чаяния большинства до определенного момента. А сейчас, к сожалению, этого нет. Я удивляюсь, почему это есть в Татарстане.
— Вы имеете в виду удачную преемственность?
— И преемственность, и способность оставаться драйвером развития, даже спустя столько лет.
Когда на Путина смотришь во время Прямой линии, видишь, что у него глаза загораются, только когда речь идет о внешней политике. Вот геополитика — это его конек. А как только речь заходит о внутренней повестке, ему становится скучно. Видно же по глазам! А мне кажется, что сегодня России нужен лидер, который забудет про внешнюю политику и западных «партнеров» и начнет заниматься развитием собственной страны. Как, например, у китайцев: если у них и есть какие-то трения с США, то это только торговые войны. Китайцы — абсолютные прагматики в этом смысле, они не рассуждают по поводу зон влияния и передела мира. Они с удовольствием смотрят, как мы бодаемся с Америкой, а сами занимаются собственным развитием. Вот и нам нужен человек, который занялся бы повесткой развития страны. И не только через нацпроекты, но и через систему изменений условий. Ну, о чем говорить, если Россия в рейтинге развития бизнеса занимает 91 место, а Грузия — 6?! Мы говорим, что Саакашвили плохой, но он провел такие реформы, которые до сих пор дают плоды.
— Константин Эдуардович, спасибо за интересный разговор! Успехов вам!
